— Хорошо, — похвалил Роман палача и склонился над Филиппом. — Удобно ли вам, мэтр?
Тот не смог ничего ответить, лишь промычал что-то нечленораздельное и умоляющее.
— Думаю, что не слишком. Наверное, странно спрашивать такое у человека, находящегося в череподробилке. Давайте я немного расскажу вам, что это такое. На самом деле, мэтр, все предельно просто. Палач крутит винт, и тиски начинают сдавливать вашу голову. Сперва ломаются зубы, а быть может, нижняя челюсть. Если честно, я никогда не вникал в детали. Затем лопнет череп, но, поверьте, после этого вы проживете достаточно долго, чтобы пожалеть о глупостях, которые учинили.
Филипп заплакал, замычал активнее.
— Мой вам совет, аптекарь. Если хотите избежать лишней… головной боли и заслужить прощение кардинала, на которого вы так бездарно покушались, покайтесь, сознайтесь и начинайте сотрудничать. — Роман похлопал узника по плечу. — Я вернусь через полчаса и с радостью услышу правильный ответ. Идем, Людвиг.
Мы покинули пыточную, поднявшись на два этажа вверх, пересекли пустой тюремный двор, миновали охрану и вышли на улицу. Это была окраина города, в двух шагах от внешней стены.
— Поговорим. — Он забрался на гору кирпича, сваленного рабочими, собиравшимися ремонтировать укрепление.
— Здесь? — удивился я, но присоединился к нему.
— Видно всю округу. Уж лучше, чем кабинет начальника тюрьмы, где каждый дурак может подслушать.
— У вас есть официальная версия произошедшего в городе?
— А когда ее не было? — Он усмехнулся в усы. — Люди уже работают языками, слухи один хуже другого летят по дорогам да множатся в трактирах. За месяц узнают все и везде. Это случилось очень не вовремя. Хотя когда подобные события вообще могут быть к месту? Нам придется приложить массу усилий, чтобы сгладить последствия происшедшего.
— Нам?
— Я служу кардиналу, а он — Церкви. Так что в данном контексте даже колдуну и ругару можно говорить «нам». Насколько я понял, всех собак повесят на злобного дьяволопоклонника, который хотел испортить радость верующим, осквернить святыню, попрать законы Божьи и прочая, прочая, прочая.
Я ожидал чего-то подобного:
— В общем, сказка о чудовище, решившем устроить бессмысленное убийство.
— Или какой-нибудь жертвенный ритуал. Людям совершенно незачем знать настоящих причин.
— А мы их знаем? Эти самые причины?
Роман не ответил, и это говорило о том, что он, как и я, теряется в догадках.
— Считаешь, что колдун уровня Вальтера способен устроить огненный вулкан в центре города? — задал я еще один вопрос.
Он посмотрел на меня долгим, тяжелым взглядом:
— И ты думаешь точно так же. Запомни это, если дорожишь своей шкурой. — И, чуть смягчившись, произнес: — Есть вещи, о которых не стоит болтать, Людвиг. Например, я стараюсь помалкивать, что полная луна не слишком хорошо влияет на меня в последнее время.
Мы оба усмехнулись только нам понятной шутке.
— Так что виноват Вальтер. Пока не будет доказано обратное. А оно, как ты понимаешь, доказано, скорее всего, не будет. Во всяком случае, толпе.
— Но ты не веришь, что колдун маркграфа Валентина имеет столько сил.
— Разве это так важно? — Он устало потер веки.
— Для меня — важно.
Цыган сдался:
— Не верю. Я знаю о темном искусстве не понаслышке. На мой взгляд, подобное не может провернуть никто из тех, с кем я знаком. Здесь нужна мощь велефа или какого-нибудь легендарного чародея из Темнолесья. Или очень серьезного демона. Такого, кто одним щелчком пальцев сжигает пять сотен душ и едва не проламывает щит десяти готовых к отражению атаки клириков. Колдуны на такое не способны. Иначе миром правили бы они, а не князья и церковники.
— Если он был настолько силен, что не боялся клириков, то почему отступил? Почему не убил всех, кто находился на площади?
— Я не знаю.
Я задумался.
— Но если это был не Вальтер, а кто-то иной, то случившееся на площади — совпадение? Команда заговорщиков, пытавшихся убить кардинала, и неизвестный, решивший устроить локальный апокалипсис?
— Иного объяснения у меня нет. И не только у меня. Инквизиция чешет в затылке, разводит руками и лихорадочно листает гримуары. Только думается мне, что без толку это все. Никого мы не найдем. Но им нужен козел отпущения. Лучше всего тот хагжит, о котором ты говорил. Отличная кандидатура для костра. Обыватели не жалуют чужеземцев и иноверцев, с радостью сожгут злобное чудовище, восхитятся тем, что возмездие Церкви настигло преступника, и успокоятся. Ну а если не поймаем этого хагжита, найдем другого. Или же придется использовать беднягу-аптекаря. Морщишься? Не стоит. Это звучит жестоко, но иначе просто нельзя. Символы веры и силы должны оставаться незыблемы. Иначе начнется хаос.
— Когда вы поняли, что след ангела — фальшивка?
Роман сложил узловатые пальцы в кулак, потер им затылок:
— Слишком поздно для того, чтобы все остановить. Слухи полетели, а паломники и местные клирики-тупицы уже сколачивали крест да жгли свечи. Первый же инквизитор с магией все раскусил.
— Вальтера нельзя назвать наивным. Он не верил, что его обман продержится долго, значит, знал, что вы не остановите представление.
— У нас не было выбора. Что мы должны были делать? Объявить во всеуслышание, что кучка мошенников решила надуть верующих? Что никакого чуда нет, а последнего ангела видели полторы тысячи лет назад? Зачем рубить сук, на котором сидишь, Людвиг? Люди хотят верить в чудеса, и кто мы такие, чтобы разрушать их иллюзии?