— Ну да… — Он потер щеку. — А что сказал брат-управитель? Он видел Ганса?
— Нет.
— Хе-хе. И кто был прав? Стоило тащиться в такую даль, чтобы провидение показало тебе фигу?
— Стоило.
— И зачем?
— Пойдем на улицу. Узнаешь.
Он удивился, стал требовать рассказать немедленно, но я покинул комнату, а старый пеликан, не способный побороть свое любопытство, поспешил за мной.
— И к чему эти тайны? — спросил он, когда я остановился у часовни, на краю обрыва.
— Я не доверяю стенам. У них могут быть длинные уши.
Проповедник хмыкнул, несколько нервно потянул себя за воротничок рясы:
— На кой черт им подслушивать?
— Погибший монах — брат Инчик.
— Упокой, Господи, его душу, — перекрестился старый пеликан. — Он выглядел испуганным, но не очень-то походил на самоубийцу.
Я кивнул:
— И он пытался мне что-то сказать, но пришли другие монахи. И, возможно, слышали его слова.
— Людвиг, ты меня пугаешь! — всплеснул руками Проповедник. — Ты действительно считаешь, что за пару слов каликвецы убили сумасшедшего?
Я цокнул языком:
— Брат Инчик не был похож на сумасшедшего. Всего лишь на перепуганного человека. И его действительно убили.
Проповедник фыркнул:
— Тебе это его томимая печалью душа рассказала?!
— Все куда проще. Я осмотрел тело. Под его ногтями кожа и кровь, а костяшки на левой руке сбиты. Он пытался сопротивляться, и я уверен, что где-то в монастыре есть монах с расцарапанной рожей. К тому же у брата Инчика большая шишка на затылке. Мне кажется, что его ударили по голове, а потом уже задушили, обставив все как самоубийство.
Проповедник задумался:
— Может, ты и прав. А может, и нет. Не могу поверить, что кто-то из них взял грех на душу только потому, что этот несчастный сказал тебе пару слов.
— И для того, чтобы не сказал остальные.
Старый пеликан поежился:
— Этот самоубийца, — он упорно продолжал называть его так, не желая признать очевидное, — был рад, когда ты пришел сюда.
— Сложи два и два, дружище. Скажи мне, когда люди особенно рады появлению стража.
Мой собеседник скривился, понимая, что я смог его поймать, но все же ответил:
— Когда под боком есть темная душа. Но это чушь. Монахи бы сказали тебе, если бы такая сущность их донимала. — Он покосился на далекую церковь. — Впрочем, тут полно фигур, чужаков они кое-куда не пускают… у них могли быть причины скрывать от тебя правду. Слушай, Людвиг, я тебя умоляю — не суй в это свой нос. Ради Бога, ни о чем их не спрашивай, иначе здесь появится еще один самоубийца. Ночью упадешь вот с этого обрыва и свернешь шею.
— Ты мыслишь точно так же, как и я. Не волнуйся. Я не буду больше задавать бесполезных вопросов.
— И завтра уйдешь из монастыря? — Он пытливо заглянул мне в глаза.
— И завтра уйду из монастыря, — послушно произнес я. — Обещаю.
— Уф, — облегченно сказал Проповедник. — Ты наконец-то начал взрослеть и понимать, что есть не твои дела. Ну раз все решено, я, с твоего позволения, пойду поваляюсь на твоей чудесной кровати. Боюсь, следующую неделю нам опять придется торчать в этих проклятых горах.
И он ушел.
А я сел на корточки и кинжалом начал рисовать фигуру, чувствуя, как двое монахов, разгружавших с воза древесный уголь, украдкой следят за моей работой. Я создал тот же рисунок, что и в Темнолесье, когда искал темную душу, но в отличие от прошлого раза теперь был результат — линии начали светиться. Это означало, что я прав — где-то возле монастыря была темная душа.
И брат Инчик действительно многое мог мне рассказать…
— Вы куда, страж? — удивился привратник, когда я подошел к воротам.
— Хочу выйти на несколько часов, — дружелюбно ответил я. — Мне надо завершить свою работу, чтобы обезопасить монастырь от души самоубийцы, и я уже сегодня, пока светло, планирую изучить спуск к леднику. Завтра ухожу перед рассветом.
Это объяснение его вполне устроило.
— Когда вернетесь, стучите громче, — сказал он мне, отпирая калитку.
Первые полчаса я бродил по окрестностям, не удаляясь далеко от стен, так, чтобы меня видели. Фигура возле часовни указывала на то, что поблизости имеется темная сущность. Я попытался определить нужное направление — по всему выходило, что тварь находится под монастырем. Возможно, где-то в подвалах.
— Интересно, почему стражу не говорят об этом, — пробормотал я, глядя на Дорч-ган-Тойн, который сейчас мне показался особенно мрачным и неприветливым. — Это все равно что не рассказывать врачу о смертельно опасной болезни, хотя он может спасти тебя.
А когда пациент не хочет говорить с врачом о том, что его беспокоит? Или когда не доверяет доктору, или когда хочет скрыть то, чего стыдится.
Затем я направился к обрыву и увидел каменную тропку желтоватого цвета, серпантином спускающуюся к леднику. Это было началом моего завтрашнего пути. Пугало подошло ко мне неслышно и, как и я, стало смотреть на перевал, который нам предстояло преодолеть.
— Главное, чтобы завтра была хорошая погода, — сказал я.
Одушевленный пожал плечами. Ему было все равно, как подниматься — при ясном солнце, снегопаде или тумане. Пугало, в отличие от меня, не мерзнет и не страдает от отсутствия воздуха.
— Как тебе монастырь?
Очередное пожатие плеч. Теперь — равнодушное. Оно выглядело разочарованным.
— Ты думало, здесь нечто вроде школы волшебства? — хмыкнул я.
Кивок.
— Уверен, ты знаешь, но на всякий случай скажу тебе, что клирики, обладающие церковной магией, не так часто встречаются. Для того чтобы в них проснулся такой дар, нужно несколько факторов. Неистовая вера в господа и любовь к нему без всяких сомнений. С учетом того, что с верой и любовью у людского племени не все и не всегда гладко, а сомнений, увы, предостаточно, волшебство становится редкой штукой. Ну и второе условие — на душе не должно быть серьезных грехов. А поскольку люди слабы, их одолевают пороки, страсти и желания, грехов на них больше, чем блох на чумной крысе. И пока они есть — бог не спешит давать такое мощное оружие, как церковная магия, в руки слуг своих. Так что если ты ожидало увидеть здесь фокусы, то ошиблось адресом. Как я уже говорил Проповеднику — почти все боевые монахи заняты работой и ездят по миру, а не торчат в этих негостеприимных и, что уж скрывать, смертоносных стенах.